М. живет на конечной, где кладбище только-только начинается. Каждое утро она выходит на остановку и дожидается первый рейс. Обычно сонная она тяжело взбирается на порожек автобуса, проходит в начало салона (поближе к водителю), присаживается и едет на другую конечную – где кладбище все никак не хочет заканчиваться.
— Доброе утро, Таня, — говорит она знакомому кондуктору.
— Привет, М. Опять на работу так рано?
— Опять. А ты все никак не привыкнешь, — М. натужно улыбается. – Что утро доброе, Таня.
— Где же оно доброе, — Таня мотает головой и вот её уже нет — обилечивает пассажиров направо-налево; а когда возвращается, только и может выдохнуть, — Гляди вон, что делается, разве это полтинник?.. Где же оно доброе?!
— Мой муж всю жизнь работал на автобусе, — М. говорит быстро, пока Таня снова не упорхнула. — Уходил всегда рано — на первый рейс. И никогда не мог пожелать мне доброго утра – не хотел будить — в это время я еще спала, мне нужен был отдых. Но ровно в восемь утра, когда я поднималась, он заканчивал маршрут, у нас, на конечной, на Лермонтова. У него было всего несколько минут перерыва между рейсами, и он бежал домой, чтобы пожелать мне доброго утра. Так ни одного дня и не пропустил. Несколько лет назад он умер и…
Таня изображает соболезнующее покачивание головой, вздыхает, а через мгновение она уже в другом конце салона.
— Он считал, что жизнь, — продолжает М. уже в никуда. — И любовь — держатся на постоянстве таких вот моментов. Как бы ни повернулось.
М. выходит на конечной, почти загородом. Подходит к воротам кладбища и всегда удивляется насколько оно разрослось. Куда бы ты ни ехал, ни один автобусный маршрут не может миновать городского кладбища. М. пробирается к могиле мужа; время потихоньку тянется к восьми.
— Ты никогда не опаздывал, — говорит она, присаживаясь на лавочку. – Ни ко мне, ни к пассажирам… Теперь моя очередь. И я стараюсь, ты видишь?! Каждый день. Даже на работу успеваю.
М. смотрит на часы. Вздыхает. И произносит: «Доброе утро, любимый», — ровно в 8 утра.
