После обеда я поехал к тому парню на другой конец города. Мне нужен был стул. Этот тип продавал его всего за три сотни, а полгода письма на табурете – и я не чувствовал собственной задницы.
– Послушай, – сказал он в дверях. – Не надо денег. Давай вискарь, а? Всё равно обмывать, а ты обут.
– Ебу дал?! – закричал я. – Какой вискарь за три сотни?!
И парень притащил еще 500 рублей.
Я вернулся с двумя бутылками.
Он нарезал яблок и мы переместились в комнату – там я впервые увидел свой стул. Он был в точности моим табуретом, только со спинкой. Даже не мягкий.
– Падай, – сказал парень. – Твоё добро.
Он разливал вискарь по кружкам – в одну с логотипом какого-то «Блок+» и в черную с Козерогом. Я взял черную. Посмотрел вокруг. По комнате была разбросана одежда; валялась сразу комплектом: низ, верх, иногда с трусами.
– Так одеваться проще, – сказал он. – Подошел, натянул, вышел, потом так же снял и оставил. Дарю систему!
Еще в комнате не было обоев, а на подоконнике цветов. Это меня почему-то расстроило. А еще спинка стула всё время дрыгала мне по позвонкам.
– Я его на хуй выкинуть собирался, – сказал парень. – Потом, думаю, хорошему человеку обязательно пригодится, правильно?!
Я кивнул. Ему всего лишь нужен был собутыльник, а стул и сделка не особо. Он продолжал разливать. Мы намеревались дойти до второй, но нас не хватило и на первую. Я рассказал ему, что верую в теорию Хаоса вместо Христа, а он бросил в меня яблоком. Потом мы обнялись.
Еще какое-то время я просто сидел и смотрел на стены без обоев и окна без цветов, и мне опять стало грустно. Я прочитал ему отрывок из Введенского про коня и бога, и стал собираться домой.
Он захлопотал со стулом. Бегал по квартире, спотыкался об одежду и мусор и какую–то мебель под ними погребенную; а потом притащил с балкона коробку от черти чего. Она еле держалась.
Мы все там еле держались.
Он поставил коробку посреди комнаты, поставил стул в коробку, закрыл коробку и так заулыбался, что я обнял его еще раз. Потом мы перематывали всё это скотчем, пока не получилась бесформенная куча порванного картона.
Я попросил его обязательно звонить, если он что–то надумает продать. Он пообещал, всучил мне нетронутую бутылку, и я ушел. Вот только как звать его – так и не спросил.
У меня не было денег на такси и не было сил толкаться с этим дерьмом по автобусам в час пик. И я пошел пешком. Но уже через пару улиц мне поплохело. Я поставил стул–коробку посреди тротуара и сел в район предполагаемой сидушки. Под задницей прорвался картон. Пока я отдыхал люди обходили меня с двух сторон.
К ночи я доковылял до дома. И всю дорогу подбадривал себя вискарем. Картона на стуле почти не осталось. Поначалу я даже считал, сколько раз присаживался, но потом сбился и тут же забыл это число. А в районе центрального парка даже задремал.
В домофон мне никто не ответил — это потому, что я жил один. Но я очень настаивал и трезвонил добрых полчаса. В конце концов из подъезда вышла девушка, я зашел, и продолжил звонить уже в дверь квартиры. Мне снова никто не открыл. Я сел на стул и какое–то время всерьез рассуждал над тем, как же попасть в квартиру, если её не открывают.
И начал звонить в соседнюю.
– Сережа! – сказал я, когда дверь открылась. – Сережа, мне не открывают!
– Так сам открой, – сказал Сергей. – Ключи же есть!
– Какие ключи, Сережа! Мне не открывают! А у меня тут стул! Я стул купил, Сережа…
Серега всё понял, закрыл дверь и куда–то ушел. А я опять присел на стул и поразмыслил, какой Серега все же молодец. С ним бы я точно не пропал на какой-нибудь войне, если бы какая-нибудь война случилась. Я бы пошел добровольцем, и тысячи бы пошли со мной добровольцами, потому что надежда на хорошее будущее у нас заканчивалась. Сотни тысяч пошли бы с нами добровольцами! Не потому, что за родину, а потому, что некоторые жизни хуже войны. И война – выход. Жизнь – уже не выход, а война – выход.
– Э, – Серега ткнул меня в плечо и я свалился со стула.
– Очень важно, Сережа, – сказал я, поднимаясь. – Важно число плохих жизней в стране! Они всех потом спасут! Они пойдут добровольцами…
– Что ты несешь? Куда пойдут? Давай в квартиру, и не ори!
Я зашел.
Как хорошо, что наши балконы соприкасались, и что Серега смог открыть квартиру изнутри! Я выложил ключи на полку, занес стул в комнату и содрал остатки упаковки. Я сделал вывод, что стул плохо пережил переезд, он будто совсем расстроился, стоял какой–то корявый и измученный. Совсем как я, подумал я, мы друг другу подойдем.
– Сережа, – сказал я. – Сережа, присаживайся! Я стул купил. Буду на нем писать. Хочешь виски?
Серега сел, а я ушел за стаканами на кухню.
– Он что-то поскрипывает, – сказал Серега из комнаты.
– Он – воплощение мира, Сережа, – ответил я. – Мир тоже поскрипывает. Сережа, ты тоже поскрипываешь. Прекрати его раскачивать!
Но Сережа не прекратил. Он делал странные колебания телом вверх–вниз, проверяя мир на прочность. В конце концов мир треснул.
Стул развалился.
Сережа упал.
Я принес с кухни стаканы и табурет.
